Он помнит, как хотел компьютер для себя, заработал консультантом в магазине техники и купил. И как обрубало его мечты на самостоятельную жизнь детдомовское начальство, которому невыгодно было давать сироте квартиру: «Хочешь жить сам? Да кому ты нужен? Тебя убьют, как только выйдешь! Пенсию на руки не дадим!» И ещё запомнил, как на 26-м году его перевели в учреждение закрытого типа, психоневрологический интернат, поставив диагноз «недееспособен». Так им было проще.
В детдоме его назвали Андреем. Фамилия осталась мамина — Гузев. Он сопротивлялся. К нему тянулись люди: к его голубым глазам, душе, не таящей обид, и вере: «В этой жизни всё ещё может быть!» Парень поднял шум, задействовал местную прессу: «Намылили шею министру и директору интерната». С боями, но дали разрешение пожить в семье опекунов — большой семье бакинских адвентистов седьмого дня, которые часто навещали Андрея в детдоме. И как только он вырвался на свободу, сделал то, о чём давно мечтал, — написал письмо в «Жди меня». Казённые стены, жестокие люди — ничто не убило в нём веры, надежды, любви. Звонок из Москвы раздался через неделю. «Мы её нашли». Здесь, в Нальчике, все эти годы они жили бок о бок…
В тот же день звонок раздался и в квартире Аллы.
— Я долго не верила. Но, когда мне позвонил уже сам Андрей и мы сорок минут просто молчали в трубки и ревели, потом я сказала: «Еду!» — хотя на часах было 10 вечера. А он сказал: «Подожди хотя бы до завтра!», и завтра я уже летела к нему, сердце подсказывало, что это он, мне достаточно было посмотреть в его глаза, такие же голубые, как у меня и у Славы…Вот уже 4 месяца они вместе, в маленькой Аллиной квартирке, где Андрею отгорожен уголок за ширмой, чтобы он мог заниматься: читать дни напролёт всё, что не успел в детском доме, — «Капитанскую дочку» и «Белый клык». Сняли недееспособность и опеку через суд. Нашли на сайте знакомств анкету отца, закройщика кож из солнечной страны. Созвонились. Он был счастлив: в 58 лет часы его жизни были заведены заново… В декабре прилетал в Нальчик.
— И уже в аэропорту, уткнувшись в его воротник, я поняла, что Слава приехал не просто так, не только к сыну — но и ко мне…
— А я настолько оторопел, что вот теперь у меня есть ещё и отец, что в тот момент даже не смог поднять рук, чтобы его обнять…
— По божьему промыслу всё вернулось на круги своя, мы снова там, откуда начинали, — оживает монитор, и из Бэер-Шевы доносится голос Славы. — Бог дал нам этого ребёнка, и это потолок счастья! Теперь наши судьбы снова соединились — уже до конца…
Они собирают документы — через пару месяцев семья улетает — отныне и навсегда — в Израиль, где Слава уже нашёл врачей для Андрея. Они полетят над детским домом и интернатом, «преисподней», откуда Андрей чудом вышел человеком. Над родильным домом, где исковеркали не одну судьбу. Над маленькой квартиркой, в которой вот уже 4 месяца бьются два соединённых сердца. И над заснеженным вечным Эльбрусом, «чтобы уже на новой земле в сапогах-скороходах нагонять пропущенную жизнь». У них ещё есть время.
