«Если ты остаешься один на один со своей проблемой, не можешь ее решить, то начинаешь ее скрывать, приукрашать, красиво наряжать ребенка и писать нарядные посты о том, как у вас все хорошо. Поэтому я боюсь красивых приемных семей», — об институте приемного родительства рассказывает Дарья Касьянова, программный директор международной благотворительной организации «СОС Дитячі містечка Україна»

О таинстве усыновления, исцелении любовью и сомнениях, которые ведут к успеху

О практике приемного родительства, с одной стороны, существует много страшилок, а с другой — мало надежной, честной информации, которая поможет подготовиться, если вы хотите усыновить ребенка. О своем опыте работы с приемными родителями говорит Дарья Касьянова, программный директор международной благотворительной организации «СОС Дитячі містечка Україна».

За последние десять лет украинцы научились усыновлять, в этом процессе у нас колоссальный прогресс. Мы научились не делать из этого тайну за семью печатями и в то же время не делать из усыновления героический культ. Многие поняли, что это тяжелый труд и нет ничего постыдного в обращении за помощью к специалистам. Мы научились принимать приемные семьи.

Конечно, есть и стигматизация, представление, что усыновление делается из-за денег. Но если бы так было, то украинцы забрали бы уже всех сирот, и проблемы бы не было. Начались процессы с инклюзией, принятием детей с инвалидностью, но, думаю, это будет очень сложный процесс, общество еще не готово к этому, о толерантности говорить пока еще рано, язык ненависти процветает не только в войне, во всех сферах, к сожалению.

Если копать глубоко, в анамнезе у приемных семей есть родственный опыт сиротства – например, бабушку усыновили или, наоборот, кого-то отдали в интернат. Часто приемные родители говорят: «Я всегда знала, что усыновлю ребенка, даже когда училась в школе». Срабатывает травма поколений, если предки пережили голод, то через сто лет их потомки будут бояться голода, несмотря на то, что никогда его не испытывали.

О подготовке приемных родителей

Есть система отбора приемных родителей, которые должны собрать все документы, их проверяют по стандартизированной процедуре, выписанной в законе. Дальше они проходят обучение, и если к этому процессу относиться неформально, то, как правило, на этапе обучения уже можно отсеять точно неподходящих кандидатов.

Дальше происходит взаимный подбор ребенка, и мы подбираем не ребенка для семьи, а семью для ребенка. Часто родители этого не понимают. И если это раскрыть на этапе обучения, то дальше двигаться нельзя. Очень часто специалисты закрывают на это глаза – детей много, а приемных семей мало. И здесь происходит первый сбой. Если качественно проводить подготовку, то этого можно избежать, но отсеивание не успешных кандидатов не происходит. И семьи начинают диктовать: мы хотим не такого ребенка, а другого. А это неправильно, ведь мы оцениваем и потребности ребенка, если такая возможность есть. Это делать крайне сложно, интернаты – закрытая система. Хорошо, если можно пообщаться с ребенком, понять, чего он хочет, узнать, какой у него был травматичный опыт.

Когда ребенок помещается в семью, ее надо готовить к тому, что интервенции социальных служб должны быть максимально открытыми и дружественными. В Великобритании в случае проблемы приемная семья может и посреди ночи по скайпу позвонить своему социальному работнику. Не по телефону – чтобы видеть глаза, установить контакт. Как правило, в приемные семьи, детские дома семейного типа идут дети взрослые, старше десяти лет, у них начинается подростковый период и постоянные проверки родителя – а любишь ли ты меня? А может, любишь за деньги? А если я вот так сделаю, примешь ли меня? Но это делается не просто так – ребенок пережил столько потерь, у него такая депривация, которая не позволяет поверить, что его могут любить. Это разрушает всю внутреннюю систему оценки ценностей.

А у нас социальные работники любят, например, инспектировать холодильник, и если видят только пол кастрюли борща, допытываться, куда он делся. И в такой ситуации у родителя нет желания делиться своими проблемами, если ребенок убегает или у него начался энурез в 12 лет. В такой ситуации ты расписываешься в своей несостоятельности как родителя, если говоришь о проблеме ребенка, а если ты остаешься один на один со своей проблемой, не можешь ее решить, то начинаешь ее скрывать, приукрашать, красиво наряжать ребенка и писать нарядные посты о том, как у вас все хорошо. Поэтому я боюсь красивых приемных семей.

Почему так эффективны родительские группы помощи? И не только у нас, во всем мире? Потому что все равны, нет осуждения, есть возможность поделиться своими болями честно и не получить в ответ обвинения в том, что сами виноваты. Все должно строиться на доверии, если мы говорим о любой социальной теме.

О переоценке себя

Глубоко уважаемая мной эксперт Людмила Семеновна Волынец всегда говорит, что в тему сиротства можно прийти, но выйти из нее нельзя. Эта тема не может оставлять равнодушной. Но я очень уважаю людей, которые говорят, что не могут работать с сиротами, это честно с их стороны.

У нас достаточно инструментов, чтобы ограничить количество людей, которые не станут успешной приемной семьей и будут работать на разрушение. Есть случаи, когда семья проходит обучение, родители перечитали все сайты, знают наизусть всех классиков, а потом, спустя полгода, мама звонит и говорит: «Я не могу, я его верну, не переношу этого ребенка, мне даже запах его не нравится». Несмотря на подготовку, высокую мотивацию, она не справилась – и это очень разрушительно для человека, который переоценил свои возможности, и вторичный отказ – огромная травма для ребенка. Хотя по закону предполагается десять встреч до усыновления, чтобы посмотреть и понюхать ребенка, пообщаться и порисовать с ним, привести своих детей, психолога, медиков, все проверить.

Люди переоценивают свои возможности. Например, мама взяла ребенка и планирует, что в первый год он станет отличником. До этого над ним издевались, и ребенка надо отогреть, но она этого не понимает и идет с ним на гимнастику, музыку, английский и китайский. Поэтому учителя – не лучшие приемные родители, потому что они сразу начинают приемного ребенка превращать в отличника.

О диагнозах

Часто усыновители готовы взять любого ребенка, кроме тех, у кого есть психиатрические диагнозы. К сожалению, в карточках всех интернатских детей есть психиатрические диагнозы, и это подтверждает страшилку для родителей. Но часто эти диагнозы не подтверждаются либо быстро снимаются. Есть другая крайность, о которой часто родители не знают и забывают спросить. У меня был случай, когда семья усыновила трех маленьких девочек (от шести до двух годиков), эти люди были совершенно счастливы. У одной из девочек была диагностирована желтуха, а оказалось, что это сахарный диабет, причем у всех троих. И нигде это не было зафиксировано ранее. Мама мне звонила, говорила, что это она виновата, потому что недосмотрела, не обратила внимания. Есть и гиперответственные родители, и не ответственные. В этих ситуациях и гиперопека не всегда срабатывает, здесь важна человеческая интуиция и профессиональная поддержка. Сегодня профессионального сопровождения приемных семей просто нет, и не потому, что социальные службы плохие – у них нет этой возможности, времени, ресурса.

У меня был первый случай, совершенно классический – семья в Донецке усыновляла девочку с пороком сердца. Маму звали Влада, она родила своего ребенка и увидела другого младенца, к которому никто не приходит. Этому ребенку уже было два месяца, это была девочка и звали ее Влада. Словом, из роддома они вышли с двумя девочками. До трех лет родители вообще не спали, ухаживали за этим ребенком. Потом мы организовали консультацию у доктора, и оказалось, что никакого порока сердца нет. Вот говорят про исцеление любовью, и я в это верю.